О бесчинстве

«Кажется, что бесчинство не является отличным от других грехов видом греха.

Так, согласно Исидору, «бесчинствующим является тот, кто сеет инакомыслие в умах и порождает разногласие». Но когда что-либо порождает грех, то грешат тем видом греха, который оно породило. Следовательно, похоже, что бесчинство не является особым, отличным от разногласия видом греха».

«Бесчинство - это особый вид греха, который имеет нечто общее с войной и ссорой, но в то же время несколько отличается от них. Роднит его с ними то, что он подразумевает некоторое противопоставление, а отличается он от них в двух моментах. Во-первых, потому что война и ссора означают актуальное нападение с обеих сторон, тогда как бесчинство, говорят, означает или актуальное нападение, или подготовку к нему.

Поэтому глосса на слова Писания (2 Кор. 12:20) говорит, что «бесчинства - это волнения, склоняющиеся к схватке», когда множество людей приводит себя, так сказать, в готовность, намереваясь вступить в схватку. Во-вторых, они отличаются тем, что война в строгом смысле слова ведется против внешних врагов и происходит между двумя народами, а ссора происходит между двумя индивидами или между несколькими людьми с одной стороны и несколькими с другой.

Бесчинство же в строгом смысле слова имеет место между взаимно инакомыслящими частями одного народа, как когда одна часть государства поднимает мятеж против другой. Поэтому коль скоро бесчинство противоположно особому виду блага, а именно единству и миру народа, оно является особым видом греха».

«Бесчинствующим является тот, кто подстрекает других к бесчинству, а так как бесчинство есть своего рода разногласие, то из этого следует, что бесчинствующий - это тот, кто порождает не любое разногласие, а разногласие между частями множества. И грешит бесчинством не только тот, кто сеет разногласие, но также и неупорядоченно разногласящие друг другу».

«Кажется, что бесчинство не всегда является смертным грехом. В самом деле, как сказано в вышеприведенной глоссе, «бесчинства - это волнения, склоняющиеся к схватке». Но схватка не всегда является смертным грехом, поскольку она, как было показано выше (40, 1), подчас бывает праведной и законной. Следовательно, бесчинство тем более может иметь место без смертного греха».

«Как уже было сказано, бесчинство противостоит единству множества, а именно народа города или царства. Затем, Августин говорит, что «мудрый называет народом не некую толпу, а совокупность людей, объединенных согласием в смысле определения прав и взаимной пользы».

Отсюда понятно, что то единство, которому противостоит бесчинство, является «согласием в смысле определения прав и взаимной пользы», из чего со всей очевидностью следует, что бесчинство противоположно правосудности и общественному благу. Таким образом, по роду оно является смертным грехом, причем весьма тяжким, поскольку общественное благо, на которое оно покушается, превосходит частное благо, на которое покушается ссора.

Поэтому грех бесчинства в первую очередь и по преимуществу всей своей тяжестью ложится на тех, кто затевает бесчинство, а во вторую очередь - на тех, кто способствует им в нарушении общественного блага. Те же, кто защищает общественное благо и противостоит бесчинствующим, сами по себе не бесчинствуют, что подобно тому, как никто не может быть назван склочным только потому, что защищает себя, о чем уже было сказано (41, 1)».

О соблазне

«Кажется, что соблазн не является грехом. В самом деле, грехи не являются чем-то необходимым, поскольку, как было показано нами выше (II-I, 74, 1), всякий грех произволен. Но в Писании сказано: «Надобно прийти соблазнам» (Мф. 18:7). Следовательно, соблазн не является грехом».

«Далее, никакой грех не может возникнуть из почитания, поскольку «не может дерево доброе приносить плоды худые» (Мф. 7:18). Но соблазн может возникнуть из почитания, поскольку Господь сказал Петру: «Ты Мне - соблазн» (Мф. 16:23), в отношении каковых слов Иероним говорит, что «апостол прекословил по причине почитания, к которому не мог побудить дьявол». Следовательно, соблазн не всегда является грехом».

«Кажется, что соблазн не является особым видом греха. В самом деле, соблазн есть «некое не до конца правильное высказывание или деяние». Но это можно сказать о любом виде греха. Таким образом, любой грех является соблазном и, следовательно, соблазн не является видом греха».

«Далее, каждый особый вид греха, как и каждый особый вид неправосудности, можно обнаружить отдельно от других видов, о чем читаем в пятой книге «Этики». Но соблазн нельзя обнаружить отдельно от других грехов. Следовательно, он не является особым видом греха».

«Кажется, что соблазн является смертным грехом. В самом деле, как было показано выше (24, 12; 35, 3), всякий грех, который противен любви к горнему, является смертным грехом, Но нами уже было сказано о том, что соблазн противен любви к горнему. Следовательно, соблазн является смертным грехом».

«Далее, никакой грех, за исключением смертного, не заслуживает наказания вечным проклятием. Но соблазн заслуживает наказания вечным проклятием, согласно сказанному в Писании: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, - тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18:6).

И так это потому, что, как говорит в своем комментарии на эти слова Иероним, «намного лучше претерпеть недолгое наказание за грех, чем жить в ожидании бесконечных мук». Следовательно, соблазн является смертным грехом».

«И наполнилась земля его идолами: они поклоняются делу рук своих, тому, что сделали персты их» (Ис.2:8)

О суде

«Кажется, что суд не является актом правосудности.

Так, Философ говорит, что «всякий правильно судит о том, в чем сведущ», из чего, похоже, следует, что вынесение приговора принадлежит познавательной способности. Но познавательная способность совершенствуется рассудительностью. Следовательно, судить, пожалуй, надлежит рассудительности, а не правосудности, которая, как было показано выше (58, 4), находится в воле».

«Судом в строгом смысле слова называют акт судьи. Самого же судью (judex) называют так потому, что он отстаивает право (jus dicens), а право, как было показано выше (57, 1), является объектом правосудности. Следовательно, в своем исходном значении слово «суд» указывает на правое, или правильное, утверждение или решение.

Затем, правильное решение в отношении дел добродетели, строго говоря, проистекает из добродетельного навыка; так, целомудренный человек принимает правильное решение в отношении того, что связано с целомудрием. Следовательно, суд, который означает правильное решение в отношении того, что связано с правом, надлежащим образом принадлежит правосудности. Поэтому Философ говорит, что «люди обращаются к судье как к своего рода одушевленной правосудности».

«Кажется, что суд не становится извращенным только лишь потому, что является неправомочным. В самом деле, правосудность является правотой в том, что касается действий. Но правда не становится иной в зависимости от того, кто её провозглашает, хотя и может пострадать от того, кто обязан её признать. Следовательно, и правосудность не зависит от того, кто провозглашает то, что является правым, то есть производит суд».

«Кроме того, судье для вынесения правого суда необходимы не только полномочия, но, как было показано выше, также правота и знание. Но суд не считается неправедным только потому, что судящему недостает навыка к правосудности или знания закона. Следовательно, неправомочность суда, то есть отсутствие соответствующих полномочий у судьи, не всегда делает суд неправедным».

О воздаянии

«Кажется, что возвращение отнятого не является необходимым для спасения.

Действительно, невозможное не является необходимым для спасения. Но иногда невозможно вернуть то, что было отнято, как когда человек отнял конечность или жизнь. Следовательно, похоже, что для спасения вовсе не необходимо, чтобы отнятое у другого было возвращено».

«Как уже было сказано, воздаяние - это акт направительной правосудности, которая предполагает некоторое выравнивание. Поэтому воздаяние означает возвращение неправосудно полученной вещи, поскольку отдание её восстанавливает утраченное равенство.

Однако если отнятие является правосудным, то, значит, оно само восстанавливает равенство, и тогда, коль скоро правосудность заключается в выравнивании, воздаяние ни к чему. И поскольку для спасения необходимо соблюдение правосудности, из этого следует, что для спасения необходимо возвращать то, что было неправосудно отнято».

«Как пишет Философ, когда невозможно точно воздать по достоинству, достаточно воздать по возможности, как это бывает в случае воздания почестей Богу и родителям. Поэтому в тех случаях, когда отнятое не может быть возмещено в полной мере, воздание должно происходить по возможности. Так, например, если один человек лишил другого его конечности, то он должен возместить ему деньгами или почестями согласно условиям одной из сторон и так, как их бы рассудил добродетельный человек».

«Лишить другого доброго имени кто-либо может трояко. Во-первых, говоря то, что соответствует истине, и делая это правосудно (например, когда человек, соблюдая должный порядок, осуждает другого за грех), и это не обязывает его к воздаянию. Во-вторых, говоря то, что не соответствует истине и является неправосудным, и тогда он обязан вернуть этому человеку доброе имя, признавшись, что солгал.

В-третьих, говоря то, что соответствует истине, но делая это неправосудно (например, когда человек осуждает другого за грех в нарушение должного порядка), и тогда он обязан по возможности вернуть этому человеку доброе имя, но так, чтобы при этом не солгать (например, признавшись, что его речь была неудачна, или что он опозорил его неправосудным образом). Если же вернуть другому его доброе имя ему не удастся, то он должен придумать какой-либо другой способ возмещения, как это подчас бывает и в других случаях, о чем уже было сказано».

«Кажется, что вернуть ровно столько, сколько было отнято, недостаточно. Ведь сказано же в Писании: «Если кто украдет вола или овцу и заколет или продаст, то пять волов заплатит за вола, и четыре овцы - за овцу» (Исх. 22:1). Но заповеди божественного Закона обязан соблюдать каждый. Следовательно, вор обязан возвращать в четырех или пятикратном размере».

«Когда человек неправосудно берет что-то из того, что принадлежит другому должно принимать во внимание две вещи. Первой является неравенство со стороны вещи, каковое неравенство неправосудно не всегда, как это имеет место в случае ссуды. Другой является грех неправосудности, который совместим с равенством со стороны вещи, как когда человек, намереваясь применить насилие, терпит неудачу.

Что касается первого, то средством против него является восстанавливающее равенство воздаяние, и в этом случае вполне достаточно, чтобы человек вернул ровно столько, сколько он взял из принадлежащего другому. Что же касается греха, то в качестве средства применяется наказание, налагать которое приличествует судье, и до тех пор, пока человек не осужден судьей, он не обязан возвращать больше, чем взял, а когда осужден, он обязан выплатить штраф».

«Кажется, что человек бывает обязан вернуть то, чего он не брал. В самом деле, обусловивший чей-либо убыток обязан этот убыток возместить. Но подчас случается так, что убыток превосходит то, что было взято; так, например, если выкопать посеянные человеком семена, то убыток сеявшего будет равен ожидавшемуся урожаю, и потому похоже, ему причитается соответствующее воздаяние. Следовательно, человек бывает обязан вернуть то, чего он не брал».

«Кажется, что воздавать не всегда нужно именно тому, у кого было взято. В самом деле, вредить кому бы то ни было незаконно. Но в некоторых случаях возвращение человеку того, что у него было взято, могло бы повредить или ему самому, или кому-то другому, как, например, если бы должно было возвращать сумасшедшему его меч. Следовательно, не всегда нужно воздавать тому, у кого было взято».

«Кажется, что взявший вещь не всегда обязан её вернуть. В самом деле, воздаяние восстанавливает равенство правосудности, отнимая у того, у кого больше чем должно и отдавая тому, у кого меньше чем должно. Однако подчас бывает так, что тот, кто взял у другого, сам этим более не владеет, поскольку взятое перешло в чужие руки. Следовательно, возвращать в таком случае должен не тот, кто взял, а тот, кто овладел».

О религии

«Кажется, что религия направляет человека не только к Богу.

Ведь сказано же в Писании: «Чистая и непорочная религия пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак. 1:27). Но «призирать сирот и вдов» означает упорядоченность человека к ближнему, а «хранить себя неоскверненным от мира» означает упорядоченность человека к самому себе. Следовательно, религия не подразумевает упорядоченности к одному только Богу».

«Далее, с религией связано поклонение. Но о человеке говорят, что он поклоняется не только Богу, но и ближнему, согласно сказанному Катоном: «Кланяйся твоим родителям». Следовательно, религия направляет нас не только к Богу, но и к ближнему».

«Кажется, что религия не является добродетелью. В самом деле, религии, похоже, присуще испытывать благоговение перед Богом. Но благоговение является актом того страха, который, как было показано выше (19, 9), является даром. Следовательно, религия - это не добродетель, а дар».

«Далее, как сказано во второй книге «Этики», способностью к добродетели мы обладаем по природе, и потому все, что связано с добродетелью, подпадает под предписание естественного разума. Но религия «состоит в отправлении служб и церемониальных обрядов», посвященных Божеству, а обрядовые вопросы, как было показано выше (II-I, 101), не подпадают под предписание естественного разума. Следовательно, религия не является добродетелью».

«Кажется, что религия не является особой, отличной от других добродетелью. Так, Августин говорит, что «всякое дело, которое совершается нами из желания быть в святом общении с Богом, является истинной жертвой». Но жертва принадлежит религии. Таким образом, любое добродетельное дело принадлежит религии и, следовательно, религия не является особой добродетелью».

«Кажется, что религию не должно предпочитать другим нравственным добродетелям. В самом деле, совершенство нравственной добродетели, как сказано во второй книге «Этики», состоит в обладании серединой. Но религия не обладает серединой правосудности, поскольку она не может абсолютно равно воздать Богу. Следовательно, религия не является более превосходной, чем другие нравственные добродетели».

«Добродетель заслуживает похвалы за желание, а не за способность, и поэтому если человек не достигает являющегося серединой правосудности равенства по причине того, что ему недостает способности, а не желания, то его добродетель от этого не заслуживает меньшей похвалы».

«Кажется, что религия - это не то же самое, что и святость. В самом деле, как уже было сказано, религия - это особая добродетель, тогда как святость является общей добродетелью, поскольку, как говорит Андроник, она делает нас верными и дает нам возможность праведно воздавать должное Богу. Следовательно, святость - это не то же самое, что и религия».

О употреблении Божественного имени

«Кажется, что не следует превозносить Бога вслух.

Ведь сказал же Философ, что «наилучшим вещам пристала не похвала, а нечто большее». Но Бог лучше чего бы то ни было. Следовательно, надлежит воздавать не хвалы, а нечто большее, чем хвалы, в связи с чем в Писании сказано, что Он «превосходнее всех превозношений».

«Далее, превозношение Божества является частью божественных поклонений, то есть религиозным актом. Но Богу надлежит служить скорее в уме, чем вслух, в связи с чем Господь упрекал некоторых, говоря: «Этот народ... языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня» (Ис. 29:13). Следовательно, превозношение Бога должно происходить в сердце, а не на устах».

«Если кто-либо хвалит вслух и не хвалит в сердце, то нет ему «в том никакой пользы» (1 Кор. 13:3). Ведь в сердце произносятся хвалы Богу тогда, когда оно возвещает «величие дел Его» (Сир. 17:8). Превозношение же вслух помогает пробудить внутренний пыл хвалящих и побуждает других превозносить Бога, о чем уже было сказано».

«Кажется, что не нужно превозносить Бога в песнопениях. Ведь сказал же апостол: «Научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями» (Кол. 3:16). Но мы, поклоняясь Божеству, не должны использовать что-либо из того, что не установлено нам в Священном Писании. Следовательно, похоже на то, что мы, хваля Бога, должны прибегать не к телесным, а к духовным песнопениям».

«Иероним осуждает пение не как таковое, а только то, которое поется в церкви с использованием театральных приемов и не затем, чтобы пробудить набожность, а затем, чтобы хвалиться самим или обусловливать чувственное удовольствие. Об этом Августин говорит так: «Когда же со мною бывает, что меня больше волнует само пение, чем то, что поется, я каюсь и понимаю, что лучше бы мне было не слушать этого пения вовсе».